Как с нами работают, или "оставь надежду, всяк, сюда входящий". (Глазами сотрудника).

paulayner · 16.08.2013, 01:40

Она открыла знакомую дверь, привычно ткнула кнопку комьютера, уже какаким-то шкурным чутьем ощущая, что грядет беда. Маленькая такая. Локального масштаба – но – беда. В воздухе висло то неловкое молчание, которое присуще только ожиданию беды. Изредка вставленные фразы, вялые, перевернутые лица… Все стало понятно сразу. «Уволят» – подумала она без вопросительного знака. Просто утвердила саму себя в давних подозрениях.
Она стала неугодна сразу. С первого дня. Маленькое, еще не окрепшее, звено, которое пыталось заставить по-другому… Нет! – вообще – просто – работать – остальной коллектив. Ей казалось странным, что человек, не компетентный в своей области, со знанием дела (если говорить честно, то с полным незнанием, и за него частенько было мучительно стыдно) рассуждает о своей работе на языке неандертальца, каким-то чудесным образом телепортировавшегося в наше время буквально несколько минут назад. Но время шло. Она привыкала и к неандертальцам, и простым люмпенам в виде шефа, с уст которого никогда не срывалось ничего, кроме крика и брани. По делу и без. Среди народных (то есть – служащих) масс бытовало мнение, что он – глуп, но справедлив. Понимая, что это – утопия, она верила только первой части определения. И – не ошиблась. Врочем,
Этот был как раз - существом весьма комичным, и, даже – карикатурным. Словно он однажды шагнул со страницы изданных еще в Советском Союзе анекдотов. Он был настолько же глуп, насколько и безобиден, и ее внимание он скоро перестал занимать, получив, впрочем, за любовь к наказаниям, прозвище «Палкин».
Гораздно интересней был Шеф Номер 2. Ну, сам-то он, разумеется, считал себя номером 1, но так считал исключительно он. Это было прелюбопытнейшее создание. Частенько ей хотелось бы у него учиться, еще чаще – хотелось бежать куда подальше от этой заразы. Заразы – в прямом, не в переносном смысле. Ибо его идеология – обмани ближнего – становилась заразной в круге его общения, в который, так или иначе, попала и она сама. Надо сказать, обманывал он блистательно. Впрочем, слово «обманывал» не совсем подходит к определению действа, коим он овладел виртуозно. Если привести это все к простейшему знаменателю, то алгоритм действия выглядел примерно так: порезать – напугать порезом – обслюнявить порез, якобы в попытке его залечить, демонстративно опустить руки от того, что порез не лечится от слюны, далее демонстративно «прозреть», и рассказать о 1000 чудодейственых методов, которыми владеет исключительно он, и – разумеется, рассказать о готовности их применить, не забыв о своевременной оплате. Клиент, превратившийся к тому моменту в желеобразную субстанцию, благополучно расставался с деньгами, совершенно не понимая – зачем.
Виртуозно, не так ли? Красиво? Нет.
Омерзение росло и множилось в ней с каждым днем, и ,с каждым днем, уважение к профессионализму Шефа номер 2 таяло и таяло. Покуда не растаяло совсем. И тогда она начала говорить с ним откровенно и без обиняков. Говорила о его работе, о способах, о Шефе номер 1, которого Шеф номер 2 постоянно обманывал, уже понимая, что работать здесь ей уже не придется. Почему она не ушла, спросите вы? ОО.. это совсем другая, и – гораздо более длинная история.
Разумеется, у этой истории была и официальная, и неофициальная версии. Официально она всего лишь нуждалась в работе. Неофициально – очень хотела научиться мастерству у своего коллеги.
Тут стоит отдельно упомянуть о коллеге. Он не подчинялся никому. Он был свободной субстанцией. Котом, который гулял сам по себе. Но со всеми тяжелыми случаями бежали к нему. И он, снисходительно махнув мощной лапой – помогал. Если хотел. Это был волкодав в своре дворовых шавок. Его мастерство вызывало в ней восхищение, и она впитывала знания, как губка, боясь спугнуть свою удачу.
Так длилось полгода. Она терпела, Волкодав учил, Шакал воровал мясо из под носа у Орангутанга, а Орангутанг постоянно орал. Многочисленные родственники Орангутанга подливали масла в огонь, разрушая хрупкое равновесие своей вопиющей некомпетентностью. Честно говоря, единственное, что они умели – это изображать из себя Самого Великого Орангутанга. Любой вопрос, касающийся рабочего процесса повергал их – одного – в глубокий тупик, второго – в ха

отичное перемещение в пространстве, за что он заработал в кругу работников кличку «Сквозняк». Она терпела их ради Волкодава. Хрупкое равновесие в природе было достигнуто.
И вот наступил этот день молчания.

Промаявшись до полудня, и наблюдая за хаотичным разбросом должностных обязанностей между непригодными к ним существами, она не выдержала. Подошла к Шакалу (сори, Шефу номер 2), с прямым вопросом – а что, собственно, происходит?
Воровато озираясь по сторонам, Шеф назначил ей аудиенцию поодаль от всех. Это было странно, ибо, в ее понимании, Орангутанг, то есть, Шеф номер 1 должен был присутствовать точно. Но его – не было. Шеф номер 2 долго мялся, судорожно тыкал палцем в клавиатуру неработающего компьютера, и, в результате изрек вполне ожидаемое: я пришел к выводу, что нам надо расстаться. Фраза прозвучала одновременно и ожидаемо и странно. Ожидаемым было слово «расстаться». Совсем странным в этой тираде было слово «нам». Никаких «нам» там не было и не предвиделось. Хотя Шеф 2 и пытался это изобразить время от времени.
Шакал изрек эту тираду и замолчал. Она молчала тоже. Она понимала, чего он от нее ждет – вопросов, претензий, жалоб, просьб.. Ни чего этого у нее не было. Она молчала. Молчала и ждала – будут ли еще слова, будут ли обвинения? Ничего конкретного она так и не услышала. Она молча согласилась со всем, встала, и ушла. За ней ушел ее друг. Друг, который ее привел. Он вообще ничего не понимал во всей этой суматохе. Он просто ушел за ней, потому, что не мог иначе. Она это оценила.
Следующий разговор с Шакалом произошел через пару дней. Другу отказали в зарплате, заработанной им. Ее это возмутило настолько, что она не выдержала, и бросилась на баррикады. Шеф номер 2 сразу предложил встречу, но – через день. Ей, горячему существу, не было понятно, почему через день – и она восприняла этот жест, как трусость. И, пожалуй, была права. То, что сказал ей Шакал – было настолько неожиданно, что она потеряла дар речи на некоторое время.
Шеф говорил много, пространно, и – ни о чем. Первое время. Он говорил об общих проблемах на фирме, о долгах, недостачах. И она понимала – сейчас он скажет самое главное. То, на чем он строит всю эту игру. И он сказал. Верней – показал. Бумажку формата А4 с цифрами и стрелочками. В бумажке было всего 4 пункта-абзаца. Ее первые месяцы работы. Цифры, цифры, цифры. Эти цифры ни о чем ей не говорили. Ей, человеку, ведущему учет в этой шарашкиной конторе. Но, тем не менее, цифры, как выяснилось из слов Шакала - относились к ней. Это – результат твоей работы – тыкая в исписанный кривым почерком листок, сообщил Шакал. Она вгляделась. Запещрели нули, многочисленные нули в окончаниях сумм.. Миллионы??? Только самообладание помогло ей не надеть это олицетворение фарса, в виде листа бумаги, на голову Шакала. «Что это?» - ровным голосом спросила она. «Это – твоя недостача» - воровато озираясь по сторонам и отводя взгляд, сказал Шакал. «Этого не может быть. Моя отчетность идет в программе, и я могу ее показать». «Нет, - со зловредной усмешкой сказал Шакал, - НЕ МОЖЕШЬ». В твой учетности все красиво. Это – МОЯ учетность. Именно в этот момент она поняла, что имеет дело – с Шакалом. Она пытливо посмотрела на него, и спросила, отпечатывая каждое слово: «ты. Сейчас. Обвиняешь. Меня. В . воровстве. ?» Он замер на некоторое время, видимо, не ожидая столь спокойной реакции. И сказал: «Нет. Не обвиняю. Просто ты здесь больше не нужна.» Но она уже не хотела отпускать. Он снова задала вопрос: « Ты понимаешь, в чем ты меня сейчас обвинил. Ты понимаешь это лучше, чем я. Зачем ты это сделал?» Шакал долго молчал… и изрек: «Послушай, ведь дело не в этом. Я тебя не обвиняю. Просто так сложились обстоятельства». Ей хотелось спросить, как именно сложились обстоятельства, и что заставило его подтасовывать факты. Но она не хотела. У нее не было ни сил, ни желания. Но он продолжил, вдохновясь ее молчанием. «Ты виновата в том, что у нас была недостача, на момент твоего прихода, и ты ее не выправила, ты виновата в том, что не навела порядок….. « Она сделала лишь пару замечаний в течении этого монолога. Первое – о том, что ей досталась документация с вопиющей недостачей, и , второе – что ей, попросту, не давали возможности туда залезть – не разрешали. Она это говорила, и понимала, что – и не дали бы. Им нужен был козел отпущения. Тот, на которого можно было свалить грехи. И она им стала. И тут она не выдержала. Она посмотрела прямо в глаза Шакалу и спросила: Ты ищешь козла отпущения? Больше некого обвинить?» И в его немом ответе прочитала – да. Ищу. Некого. Потом он долго просил ее кинуться в ножки Шефу номер 1 (Орангутангу). Кинуться и каяться, пусть и, не имея грехов. Какая разница? Ведь на кону стоит твоя зарплата и зарплата твоего друга! В чем проблема пойти и кинуться в ножки? Она смотрела с ужасом на это существо, почему-то называющееся человеком. Единственное, что она смогла ответить на его фразу, что все, что вне денег – надо оставить снаружи» -
Э то – «Честь, совесть и порядочость – тоже следует оставить снаружи» - спросила она. «Честь, совесть и порядочность надо оставлять за воротами» - сказал он. И она пожелала ему никогда больше не встретиться с его Совестью. На этом и кончился их разговор.
Она вышла оттуда, держа за руку любимого человека, и унося за собой хороший багаж знаний. Зная, что никогда, ни при каких обстоятельствах она не подаст руки ни Шакалу, ни Орангутангу. Она уходила, зная, что будет тяжело. Некоторое время не будет денег, не будет работы. Но она знала: ее честь, и ее совесть – не остались за воротами. И она уносила их с собой, как знамя, которое полоскалось внутри нее.